Он привык возвышаться над женщинами – да и вообще почти надо всеми – и комфортно чувствовал себя в огромном теле. Спорт – бокс и особенно фехтование – сделал его легким на ногу.
Рядом с ней он почувствовал себя огромным увальнем. Огромным, безобразным, тупым увальнем. Она прекрасно знала, что собой представляет эта окаянная вещица. Вопрос в том, что собой представляет она сама? Эта крошка смотрела ему, мерзавцу, прямо в лицо и не моргнула глазом. Он нарочно встал слишком близко к ней, а она не тронулась с места.
Потом она достала лупу – ничего себе! – и разглядывала непристойный хронометр, как редкое издание «Книги страстей» Фокса.
Он пожалел, что уделял мало внимания рассказам Трента о сестре. Беда в том, что если обращать внимание на все, что говорит Берти, то сойдешь с ума.
Лорд Дейн не додумал мысль до конца, как Берти закричал:
– Нет! Ни в коем случае! Ты ей потворствуешь, Джесс! Шантуа, не продавайте!
– Нет, вы продадите, Шантуа, – сказала мисс Трент на прекрасном французском. – Не стоит прислушиваться к моему маленькому брату, у него нет надо мной власти. – Потом она старательно перевела все брату, и тот покраснел.
– Я не маленький! Я глава этой чертовой семьи! Я…
– Берти, пойди поиграй на детском барабане, – сказала она. – Или еще лучше – может, пригласишь своего очаровательного друга выпить?
– Джесс, – Берти заговорил умоляюще, – ты же знаешь, она будет их показывать людям – и я умру со стыда.
– Ох, какой ты стал педант после отъезда из Англии!
У Берти глаза чуть не вылезли из глазниц.
– Какой – что?
– Педант, дорогой. Ты стал педантичный и гордый – настоящий методист.
Берти издал нечленораздельные звуки и повернулся к Дейну, который и думать забыл об уходе. Прислонившись к витрине с драгоценностями, он зачарованно наблюдал за сестрой Берти.
– Нет, ты слышал, Дейн? Ты слышал, что сказала эта дрянная девчонка?
– Не пропустил ни слова, – заверил его Дейн.
– Я! – Берти ударил себя кулаком в грудь. – Педант.
– Действительно, шокирующее заявление. Я буду обязан прервать знакомство с тобой. Не могу позволить, чтобы меня развращали целомудренные компаньоны.
– Но, Дейн, я…
– Твой друг прав, дорогой, – сказала мисс Трент. – Люди не должны видеть вас вместе. Если слухи об этом просочатся, его репутация погибнет.
– А, так вам знакома моя репутация, мисс Трент? – спросил Дейн.
– О да! Вы самый порочный из людей. Вы едите на завтрак маленьких детей, если они плохо себя ведут, так утверждают их няньки.
– Но вас это не тревожит?
– Сейчас не время для завтрака, и я не маленький ребенок. Хотя понимаю, что вы могли по ошибке, с высоты своего чердака, принять меня за ребенка.
Лорд Дейн осмотрел ее сверху донизу:
– Нет, не думаю, что мог бы совершить такую ошибку.
– Не мог, потому что слышал, как ты ругаешься и обзываешься, – встрял Берти.
– С другой стороны, мисс Трент, – продолжал Дейн так, будто Берти не существовало, – если вы будете плохо себя вести, у меня может появиться искушение…
– Quest-ce que cest, Champtois? – спросила мисс Трент Она двинулась к прилавку, где на подносе лежали вещи, отобранные Дейном еще до прихода в магазин этой парочки.
– Rien, rien. – Шантуа закрыл рукой поднос и нервно посмотрел на Дейна. – Pas interessant.
Она посмотрела на поднос:
– Это ваша покупка, милорд?
– Отнюдь, – сказал Дейн. – На какой-то миг меня заинтересовала серебряная чернильница. Как вы понимаете, это единственная вещь, на которую можно взглянуть во второй раз.
Однако она направила свою лупу не на чернильницу, а на маленькую грязную картину в толстой заплесневевшей раме.
– Кажется, женский портрет, – сказала она.
Дейн отошел от витрины с драгоценностями и встал рядом с ней у прилавка.
– Ах да, Шантуа заявил, что это человек. Вы испачкаете перчатки, мисс Трент.
Берти тоже подошел вразвалочку.
– Воняет как не знаю что. – Он сморщил нос.
– Потому что гниет, – объяснил Дейн.
– Потому что она довольно старая, – продолжила его мысль мисс Трент.
– Скорее, десять лет пролежала в сточной канаве, – сказал Дейн.
– У нее интересное выражение лица, – сказала по-французски мисс Трент хозяину. – Не могу понять, грустное или счастливое. Сколько вы за нее хотите?
– Сорок су.
Она положила картину.
– Тридцать пять, – сказал он. Она засмеялась.
Шантуа сказал, что сам заплатил за картину тридцать су и не может продать дешевле.
Она посмотрела на него с жалостью. У него на глаза навернулись слезы.
– Тридцать, мадемуазель.
Она сказала, что в таком случае берет только часы.
В конце концов, она заплатила десять су за грязную, вонючую картинку, и Дейн подумал, что если бы она поторговалась подольше, Шантуа сам ей заплатил бы, чтобы она ее взяла.
Дейн никогда еще не видел, чтобы неуступчивый Шантуа пребывал в таком замешательстве, и не мог понять почему. Когда мисс Джессика Трент наконец ушла – слава Богу, забрав с собой брата, – единственное мучение, которое осталось у лорда Дейна, это головная боль, и он приписал ее тому, что почти час провел в обществе Берти.
В тот же вечер в отдельном кабинете своего любимого притона порока под безобидным названием «Двадцать восемь» лорд Дейн услаждал товарищей описанием этого фарса, как он его назвал.
– Десять су? – засмеялся Роуленд Ваутри. – Сестра Трента уговорила Шантуа с сорока су до десяти? Жаль, меня там не было.
– А что, зато теперь стало ясно, как все было, – сказал Малкольм Гудридж. – Она родилась первой и забрала себе весь интеллект, а Тренту остались одни крохи.